С тех пор, как Кара открылась миру, её жизнь, естественно, перевернулась. И вот сейчас девушка летела над улицами Нэшнл-Сити, потому что появилось очередное необъяснимое для полиции города преступление, которое повесить на простого преступника не получилось бы. Конечно, Кара могла бы слетать в Централ-Сити или Стар-Сити, чтобы проконсультироваться по этому поводу, но она же девушка самостоятельная, сама справится.

И вот, защитница города сверху наблюдала за происходящим в городе в поисках того, чего искала. В поисках убийцы с огромными крыльями, как у птицы. Почему Кара была наверху? Всё просто. Если он или она может летать, то, скорее всего, перемещается по воздуху, ведь жители Нэшнл-Сити уже привыкли к тени самой Супергёрл над городом. Они знали, что девушка из стали почти круглосуточно следит за их домом, как какой-то ангел-хранитель. Но девушка не была ангелом, она всего лишь была чужой на этой планете, когда как её родной дом погиб много лет назад. И она была последней дочерью этой планеты, последней дочерью Криптона, так что, приобретя на Земле силы, сначала понятия не имела, что с ними делать. К тому же, у голубой планеты был Кал-Эл, и Кара чувствовала себя совершенно ненужной, пока судьба не показала ей, что это не так. Возможно, Кара всё же была в каком-то роде ангелом-хранителем, в том смысле, что она защищала этот город. Правда, поскольку летала Супергёрл без крыльев, город был не под её крылом, а под её пуленепробиваемым плащом. Конечно, не лучшая альтернатива, но жители города всё равно видели в Зор-Эл надежду, что давало ей дополнительные силы.

Внезапно взор Кары привлёк какой-то блеск, так что девушка сначала немного замедлилась, чтобы применить своё зрение и слух, а затем ускорилась, чтобы не потерять цель. Вот оно, то, что убило того несчастного человека. Считая, что каждый заслуживает право жить, даже её недавно убитая тётя, девушка отстаивала каждую жизнь в городе. Конечно, это немного не соответствовало идее Супермена, но Кара им и не была. Да, они были родственниками и оба несли герб дома Элов на своей груди, но к этому гербу прилагался ещё и девиз "Вместе сильнее", которому Кара, в отличии от предпочитавшего одиночество кузена, следовала всегда. Ну, почти, ведь сейчас она сунулась распутывать это дело вопреки уговорам Алекс или Хэнка. И вот сейчас девушка почти догнала это нечто, убившее простого смертного, и следовала за ним по пятам. Похоже, что он заметил хвост в виде девушки в красной юбке, потому что резко повернул и приземлился на одной из крыш, куда за ним последовала Супергёрл, забыв о всех страхах и прочем.

Приземлившись на плоской крыше, девушка попыталась рассмотреть того, за кем она, собственно говоря, следовала, однако тёмное небо немного мешало этому, так что Кара решила идти напрямую.

- Кто ты и почему ты убил того человека? - немного неуверенным голосом спросила девушка, однако, немного осмелев, продолжила. - Я знаю, что это ты, так что я жду веских причин для объяснения убийства.

Она стояла, воплощая собой надежду и искренность, и с надеждой ожидая искреннего ответа. Ну, а если её ждало нападение, то всем своим храбрым сердцем защитница города была готова противостоять. Люди верили в неё, а значит, верила и она сама, и это делало её безрассудной, как и других героев. Но не в этом ли смысл героев - безрассудно бросаться на защиту других? По крайней мере, так считала Кара. И эти убеждения вели её вперёд. Как сейчас.

Уилл уже сам не понимает, где он и даже частично кто он. Сейчас находясь в баре, ему до этого нет никакого дела. Когда он пришел сюда, здесь было не так много людей, все еще были более ли менее трезвыми, то теперь они как животные трутся друг о друга, выдают свои пошлые и не смешные шутки и пью много алкоголя, да так словно они их организм размером с бассейн. Здесь люди словно вспоминают, что являются животными, а разум, то есть то,что отличает человека от животного,  отключается.Ф
Уиллу душно и противно. Какая-то девушка ошивается рядом, что-то говорит ему, а парень лишь автоматически кивает или отвечает невпопад. Ему плохо от атмосферы, от выпитого алкоголя, от расставания. И все это смешалось в один коктейль. Не понятно, от чего ему хуже. Освальд вытаскивает свои почти последние деньги, даже не смотря на то, сколько он дает, и просто уходит от стойки, идя к направлению выхода. Ему нужно подышать свежим воздухомФ. Ему постоянно мешают. Люди толкаются, их потные тела неприятно соприкасаются с кожей парня, музыка давит на уши, ноги все истоптаны, живот неприятно скручивается, но вот он оказывается на улице. Уилл буквально прикладывает все силы, чтобы открыть дверь, а потом держится за стену, чтобы не упасть. Около клуба целуется или даже лучше сказать облизывается пара. То ли от этого зрелища, то ли от выпитого алкоголя Освальда начинает тошнить, и в следующую минуту содержимое желудка оказывается на земле, пачкая обувь и вызывая отвращение людей, стоящих рядом. Они кидают в сторону Уилла какие-то оскорбительные слова, смотрят на него свысока, словно они короли мира, а парень какой-то раб, но ему плевать, что там говорят.Сейчас он не думает, он просто чувствует. Чувствует себя так, словно его передавило чем-то. В голове пусто, маслить нет сил, от этого так хорошо. Освальд плюет на землю, опирается о стену и смеется, но как-то слишком тихо и нотками грусти и сожаления.
Он не помнит, как добрался до дома. Но под утро он уже сидел на кровати, пытаясь расстегнуть рубашку. За это время Уилл успел слегка отрезветь. Ему было все еще фигово, а изо рта несло мертвыми кошками, но все лучше, чем было. Освальд плюнул на затею расстегнуть все, и просто повалился на кровать, простонав. Так он и уснул. Лишь утром пришел Джо и как-то попытался привести друга в порядок. Да, в универ он точно не успеет.
Уилл просыпается через пару часов, как раз к обеду. Голова болит, тело ломит, а от него самого несет за милю. Приходится встать и пойти в душ. Звук ударяющейся о ванну воды не приятен, поэтому парень старается поскорее выйти. Он понимает, что безбожно опоздал и решает просто ничего не делать, а просто посмотреть фильм или полежать. Лишь через час он понимает, что ему нужно написать статью для университетской газеты. Ему так лень, но все же он обещал, плюс, если он это сделает, то будет поблажка во время сессии.
Освальд судорожно вспоминает, что ему там нужно. Да, что-то романтичное. Билл бросается к ноутбуку, чтобы посмотреть, что вообще ему нужно. Только вот ничего определенного там нет. Ему просто нужно написать что-то вроде небольшого рассказа. Парень недовольно бормочет себе под нос, думая о том, что же написать. В последнее время у него совершенно нет никаких идей. Ему хочется бросить этот ноутбук в стену. Освальд нервно смотрит на монитор, но тут ему приходит одна идея. Он понимал, то, возможно, это не лучший вариант, но другого пока нет.
И в следующую секунду парень начал печатать.

My love,
Сперва я боялся написать вам, боясь, что вы не так поймете мене, не поймете моих намерений, но теперь понимаю, что мое сердце не спокойно, что я не могу больше держать это в себе. Ваша воля—наказать меня презрением и полным игнорированием моего существования, но прошу вас, уделите мне, вашему слуге на данный момент, еще хотя бы пару минут своего времени.
Я знаю, что поступил с вами бесчестно и лицемерно. Каюсь, нет, я прошу наказать меня (ведь какой смысл каяться, если потом можно будет совершить то же самое и опять покаяться?)Как поется в одной песне:
You're my obsession
My fetish, my religion.
Признаюсь, что изначально посмотрел на вас не так, но после в моем сердце разгорелся пожар любви, который невозможно потушить и до селе. Неужели вы не верите в мою любовь? Неужели вы не видели боль, отразившуюся на моем лице в момент расставания? Я знаю, что заслужить доверия женщины крайне сложно, по слушайте меня. Неужели я не показывал свою любовь в наших свиданиях? Неужели вы не видели в моих глазах нежность и томление? Неужели вы не чувствовали биение моего сердца, когда дотрагивались до моей груди своей ладошкой? Я страдаю без вас. Я знаю тебя уж достаточно долго для того, что бы ни таясь писать о своих чувствах. Вы можете сжечь его в своем камине, а можете оставить. Как вам угодно.
Если вы отвергнете меня, я пойму. Но все же я решил написать вам о своих чувствах. Вы щедро одарили меня своей любовью, вдохновили меня, вдохнули жизнь и я начал писать. Вы моя муза. Спасибо за столь ценный дар. Я сожалею, что наложил отпечаток на вашу светлую душу ангела. Но знай, что я помню наши с объятья, запах ваших волос, стеснительную улыбку, лучезарные глаза и стан. Возможно, мы еще увидимся, встретимся взглядами, посмотрим друг на друга как прежде. Еще хоть раз. Еще один раз. Прошу подарить мне такой шанс. Я хочу снова услышать ваш голос, дотронуться до волос, нежно обнять вас и прижать к себе. А после... А после как вы хотите. В любом случае меня будет сжигать мои чувства. Не знаю как долго, но будут. Но я не могу обещать вам, что разлюблю вас. Я не властен над собой.
Извините, на этом я должен закончить. Не могу больше писать, сердце ноет от боли, а глаза неприятно щиплет от слез. Слишком тяжело даются слова. Если я оскорбил вас, то прошу извинить меня. Я не желала причинять вам боль. Лишь помните, что я люблю вас. Не той страстной любовью, а именно нежной и чистой, которая наполняет душу и заставляет совершать невообразимые вещи, которая после перерастает в крепкую дружбу.
До скончания веков,
Ваш преданный возлюбленный.
После этих слов, Уилл задумался. Для кого он это писал? Уж точно не для газете. Да, это письмо было посвящено Джейй. Имен нет, нет лишних слов и воды. Освальд просто хотел сказать все, что не смог в тот вечер. Он побоялся. Он понимал, что все кончено. Почему тогда до сих пор борется? Уилл просто не мог забыть эти месяцы, в нем все еще была любовь, которая медленно его уничтожала. Говорят, что время лечит. Да, но сколько времени должно пройти?
Парень не решает отправить это письмо ребятам, но все же делает это. В скором времени все увидят письмо парня в газете. Хотя кто сейчас читает их. Скорее всего письмо уйдет просто в пропасть. С одной стороны Уилл расстраивался, а с другой был рад. Джейн не узнает об этом письме, а Осальду стало легче после его написания. Если же Джейн все же прочтет, то парню будет неловко. Супер неловко.
С тревогой на сердце Уильям ложиться на кровать. Ему не хочется ни есть, ни спать. У него такое чувство, что произойдет что-то важное. Парень не может избавиться от него, даже когда уже проваливается в сон, даже не поев. Так он быстро потеряет свой вес
Джейн приснилась ему во сне. Она читала это письмо и сжигала его в камине. Вокруг были декорации 19 века. Уилл просто смотрел, как горит бумага, но останутся в голову Освальда и самой Джейн, ведь они не горят.

ПРИМЕР ПОСТА

Роюсь  в узких карманах, выуживая почти добитую пачку сигарет. Черт, три последние сигаретки отсырели, и теперь  выглядели слишком жалко, чтобы у меня появилось желание их  выкурить. Да  только жаловаться не приходилось -  я  находился на той самой мели, на которой невозможно наскрести даже на маленький косячок, который мне сейчас очень бы не помешал. Зло чертыхаюсь, вытаскивая одну гнутую  соломинку, три раза проношу мимо рта,  на четвертый все же почувствовав привкус замшелого никотина. Ненавижу  весну в Чикаго,  слишком мокро для моей привычки одевать все самое легкое. В ногах  неприятно похлюпывает пока я пытаюсь зажечь такие же  отсыревшие спички и обещая себе в следующий раз не одалживать зажигалку Зигги. Маленький блондинистый  пидорас Зигги, известный любитель поджигать все, что по  его мнению  не так  лежит и вечно теряющий  свои и чужие зажигалки. Чуть  не стучу кулаком о стену ни в чем неповинного магазинчика Большого Бу, ломая большую половину спичинок, только после понимая, что  руки просто напросто  меня не слушаются и тонкие лучинки ломаются под дрожащими пальцами. Странно, на улице вроде не так холодно,  но по спине пробегает рой морозных мурашек. И я так и не смог подкурить эту долбанную сигарету.
- Фааак! - С яростью  швыряю  коробок в сторону от  себя и отхожу  от  магазинчика, ловя подозрительный взгляд щуплого  хозяина магазина. И было бы смешно, что народ называет  этого хиловатого полуиндуса Большим Бу,  если не знать его любовь к большому  оружию и умению  постоять за себя с помощью этого оружия и кулака. Единственный магазин в районе, так и не заимевший крышу какой-нибудь группировки. Думая об этом и стараясь не думать о пустом желудке и пустом кармане, бреду в сторону Джексон-парка,  где мы обычно  собираемся. Держу пари, Колсон уже накрутил  дешевых косячков, а Доходяга затарился пивом у Черного Самсона,  а сейчас мне для счастья большего  и не надо. Ну, почти  ничего. Еще бы рука перестала болеть, так, словно  мне периодически  сдирают с нее  кожу. Подношу кисть к лицу, в сгущающихся сумерках щурясь и присматриваясь. Пахнет не очень приятно, но это  фирменная мазь Кева, моего любимого татуировщика. Он уверяет, что она не дает микробам ни единого шанса, и по  сути через  его руки  и его мазь прошло  немало  местных  пацанов, в том числе и я, так что  у меня нет  причин не верить мастеру. Любуюсь через прозрачную  пленку на  новую, набитую пару дней назад татуху,  едва различая очертания алого рта со струей то ли дыма, то ли  вытекающей вверх  спермы. Ладно, похуй, что я, боли терпеть  не умею? Уверен,  еще  немного  и все пройдет, а от  запаха останутся только неприятные воспоминания.
Перед глазами неожиданно темнеет,  а живот  скручивает  в жутких  спазмах. Что за  хуйня? Хватаюсь за первое, что попадается под руку. Это оказывается слегка покосившийся заборчик, окружающий один из домов  в нашем районе. Там же, сгибаясь от боли и тошноты  оставляю содержимое своего желудка, которое по сути составляет только  пара сигарет и выжратые  наспех  утренние хлопья, даже не залитые  толком молоком. Не помню,  чем я был занят весь день, но пожрать я между делом так и не успел. И теперь выблевывал одинокий желудочный сок, обжигающий пищевод  и оставляющий во рту мерзкий привкус. Знобить  меня стало  еще больше. Во дворе залаяла собака и я поспешил убраться оттуда, хотя в другое время прирезал бы пса, раскрывшего на меня свою  пасть.
В парк  идти  как-то резко расхотелось. Ни о  каком пиве,  а тем более о  косяке я сейчас думать  не мог, то и дело останавливаясь, держась за стенки и заборчики,  силясь не выблевать наружу желудок. Блять, до дома еще  четыре квартала, а Маргарет сегодня в ночной смене. С одной стороны это хорошо -  не будет пилить по поводу моего состояния. Маргарет мировая женщина, сумевшая вопреки всему вырастить двоих детей, один из  которых всегда был трудным,  и я ее люблю. Но ее забота  иногда может довести  меня до желания упиться насмерть. Хотя с другой стороны, из Сикрет такая херовая медсестра. Впрочем, может мне сейчас просто нужно отлежаться, без особого  вмешательства со стороны. Да, точно,  мне нужно лечь. О,  какая удобная  земля... Я все-таки падаю. Мне даже становится смешно - вот я только что шел  себе нормально от  магазина Бу,  с большими планами на вечер накуриться и  набухаться, а через каких-то  пятнадцать  минут  я валяюсь на  мокром асфальте, рискуя заработать ко всему прочему воспаление легких. Или отморозить  яйца. Не знаю, что быстрее решит подарить мне судьба. Нахуй судьбу, думаю я,   через пару минут лежания все же поднимаясь, и даже более менее твердо стоя на ногах. Ну,  по-крайней мере мне так кажется, потому что  я больше не вижу перед собой асфальта. Стряхиваю  с себя грязь  и чей-то  использованный презерватив, брезгливо передергивая плечами. Блять,  устроили помойку. Курить, после  совершенно опустошенного желудка хочется  еще больше, так что  уши  сворачиваются. Но  я выкинул спички, а больше нечем. Позади слышаться чьи-то шаги и в моем сердце зарождается надежда. Оборачиваюсь, почти кидаясь на проходящего  мима мужика.
- Братан, подкури, а? - Достаю из  совсем убитой пачки  сигарету, и видя, как щелкает зажигалка, на радостях  протягиваю одну мужику. Чувствую к нему такую благодарность, словно он мне жизнь  спас, хотя  уже  через  минуту забываю о нем, затягиваясь блаженным дымом, заполняющим теплом мое продрогшее  нутро. Даже  хорошо становится, правда ненадолго. Пока  сигарета не дотлела, подкуриваю последнюю. Похуй, что-нибудь  потом придумаю,  думаю, отлепляясь от стены и более менее твердым шагом  снова иду к Джексон-парку. Как всегда, полагаюсь на то, что пронесло и мне больше не станет плохо, так что зачем тратить  прекрасный вечер на отлеживание на диване?
Свет  фар отбрасывает на стену бывшей спортивной школы, а ныне абсолютно заброшенного здания, мою тень,  вытягивая ее по мере приближения в какого-то  гигантского  монстра. И я бы не обратил на это  внимание, если бы не услышал гнусавое "помощь нужна" за спиной. Оборачиваюсь, скользя взглядом по слишком вычурной машине, понимая, что по нашему  району владелец такой тачки  явно не станет  ездить,  а значит тачка спизженная, и мне как-то сразу становится посрать на того, кто за рулем. Я имею  в виду,  я даже не вижу кто это, снова чувствуя подступающую к горлу дурноту. В голове шумит, в желудке  штормит. И да,  меня этот  факт заботит больше,  чем то, что  водила вылетает из  машины и идет навстречу ко мне. Мне хочется сказать что-то  вроде "Слышь, иди мимо,  мне сегодня не до тебя", но  язык не слушается, после  двух залпом выкуренных  сигарет  становясь ватным. Может все-таки к черту тусню и валить домой? Парень произносит  мое имя и только тут я понимаю, что  передо мной этот пидорюга Соло,  чью рожу сейчас я хотел бы видеть  в последнюю очередь. По-крайней мере,  не после  того,  как пару ночей назад нашел себя дрочащим в душе на воспоминания о нем. Весело, да?
- Хули ты меня роня..ешь? - Язык все же отмирает, но  я  чуть не оказываюсь на земле после  весомого хлопка по плечу. Обычно на такие действия мой кулак  реагирует  куда проворнее, но  Соло действительно повезло, что мне настолько хуево, что  я цепляюсь за него,  как будто он единственный,  кого  я  рад  видеть. Вопреки всем ожиданиям, парень не втаптывает меня в асфальт,  а подхватывает и тащит к  тачке. Мстительно думаю, что обязательно ее облюю, испортив  товарный вид и кулём прогнившей картошки падаю на пассажирское сидение, игнорируя  слова Соло. Вот,  чувак, срать  я с высокой колокольни  хотел, что ты  тачку спиздил. Как будто  в первый раз. Огоньки панели мигают  перед глазами и я  зажмуриваюсь,  успокаивая  внутреннего монстра и усилившееся головокружение. Во рту пересыхает и я  хриплю, облизывая губы сухим языком.
- Ты типа знаешь, где я живу? - Свой собственный голос слышится мне как будто издалека. Боль  в руке снова дает о себе  знать  и я сдвигаю брови, морщась от неприятных  чувств. Реально,  сейчас не до выебываний. - Через три квартала, на шестьдесят первой,  дом с синей крышей. -Успеваю пробормотать,  прежде чем утонуть в полубессознательной дреме.